Миллион причин для смерти сейчас

Я привыкла к тому, что люди любят нарушать чужие границы.

Выбивать с ноги стальные двери. Ломиться в заколоченные окна. Делать то, о чём не просили и чего просили не делать. Задавать один и тот же вопрос сотни раз, выпытывая ответ. Обещать никогда не причинить боли и терпеливо выжидать момент, чтобы надавить на твои триггеры особенно сильно.

Я привыкла быть ко всему готовой.

Держать в голове запасной план, в рукаве - козырь и нож, а в кармане - соль и мел для защитного круга. Поворачиваться спиной, лишь если стоящий сзади хорошо виден с крыши в прицел.

Руководствоваться инстинктами и проклинать себя, если пощёчина вдруг оказалась неравнозначно сильной. Тонуть в тех эмоциях, что я не хотела переживать, но каждый раз выбираться на берег.

"Красивая девушка с глазами безжалостной убийцы", - сказал мне недавно один мудак и оказался почти что прав. Почти - потому что любая агрессия имеет свою причину. Вломившись куда-то без приглашения, не стоит удивляться тому, что тебя там не ждали и не хотели видеть.

Но кое-что оказалось сильнее моей привычки. Впервые в жизни я столкнулась с тем, что мои границы заметили не потому, что я больно толкнула в них носом. А потому, что о них спросили.

Просто спросили.

"А можно?"

Простой вопрос поставил меня в тупик.

Ковёр из ландышей шелестел под моими ногами. Я опустилась на колени и провела по хрупким цветам рукой. Пьянящий запах преследовал меня даже сквозь сны.

- Забавно наблюдать за той, что не любила цветы, - раздался над ухом знакомый насмешливый голос. - Теперь у тебя целый сад.

- Я вырастила этот сад своими руками, и вот он мой, - даже не оборачиваясь, я чувствовала на себе пристальный взгляд светло-зелёных глаз. Я помнила цвет, что однажды научил меня использовать зеркала, чтобы разбивать сны.

- Я знаю, что стало землёй для него, - он сделал шаг, и что-то хрустнуло под его ногами. - Я знаю, - он повторил, и, когда я всё-таки обернулась, на его ладони лежал раздавленный белый крысиный череп. Я отвернулась обратно.

- Кто вспомнит о маленькой глупой крысе, попавшей в ловушку чужих мелодий? - тихо прошептала я.

- О них вспомнит тот, кто знает, что глупые крысы могли получиться лишь из людей. Я знаю. А ты понимаешь.

- Тогда разве плохо создать новую жизнь из того, что давно неживо?

- Я и не говорил, что это плохо. Я лишь рассказал тебе то, что я знаю. И расскажу ещё кое-что. Когда в этом мире наступит осень, ты соберёшь ядовитые красные ягоды и круг замкнётся. И следующую весну ты тоже встретишь на ландышевом поле.

- Такова ирония, - усмехнулась я, - снова мы по разные стороны баррикад. Ты обнажаешь крысиную суть, а я изменяю то, что от неё осталось.

- Да, - он кивнул, - но при этом мы всё-таки на одной стороне.

Хочу поделиться с вами.
Поделиться тем, что составляет нашу суть, а скорее тем, что составляет суть мою.
Будь Ты парнем, девушкой, бабушкой, дедушкой, в обращении к Тебе я обращаюсь к себе, поскольку не знаю мира, кроме своего. Равно как и в обращении к себе я обращаюсь к Тебе, поскольку Мы есть одно.
Карабкаясь по древу жизни в поисках лучших пейзажей, ломая одни ветки и цепляясь за другие, так часто увлекаюсь своей дорогой, что забываю посмотреть вокруг с живописных высот.
И в те благоговейные моменты, когда это происходит, самые обычные вещи становятся совершенно непостижимы, а то, что раньше представлялось таким недосягаемым, с легкостью умещается на одной ветке с обычными вещами.
Все мы гости тут, пришедшие когда то и ушедшие однажды. Так что таить, смущаться и бояться, пусть каждый Путь пройдет, предложенный ему.
Кому по нраву будет в кроне, ветвей раскидистых лесу.
Дорог так много - но в итоге: пейзаж не видно на суку.
Кто выбрал путь сидеть на троне, присев однажды у корней,
Тому всё мир предложит, кроме: высот раскидистых ветвей.
А если ты из тех, кто сердцем тверд взобраться на вершину,
И преодолев препятствий всех каскад,
Остался прежним, несмотря на битву,
Вдруг обнаружишь, что восхождению не так уж ты и рад.
Так кем же быть, сидящим на вершине? Зарывшимся в ветвях? В корнях сидящим, бродящим по равнине?
Ответ мой прост: Да.
Будет тем, кем посчитаешь нужным. Точнее не так: будь тем, кем был рожден.
В своей природе человек и хищник, и добыча, тут можно вести долго спор, но есть у человека то, что знает каждый.
Есть одно сокровище - Любовь.
Её ты не обманешь, не сыграешь. Не притворишься ты, себя не обманув. И в тоже время именно Любовью, подсвечен под тобой лежащий Путь.
Путь и на вершину, и к подножью, сквозь ветви, либо мимо них, но следуя Пути такому, пройдешь хоть в Рай: проверено не раз и не одним.
Так будь, Друг, чутким к своим чувствам! Почаще слушай голосок любви, который очень тихо нас взывает, скромно юбки теребя подол Души.

"Почему ты так редко смотришь в чужие глаза? А если и смотришь - то словно в душу, как будто желаешь вывернуть человека насквозь".

Губы кривятся в странной ухмылке.

"Кто знает".

Я всё равно не скажу.
Раздражает.

В мире, в котором есть так много вещей, осталось так мало катастрофически важного. Того, что не принято замечать. Того, о чём обычно не говорят. А если и говорят, то тихо, шёпотом. Так, чтобы не услышал случайный прохожий.

Зачем рассуждать о случайностях?

Вы, кажется, так это называете. Но содрогаетесь, когда холодный октябрьский ветер шевелит волосы на затылке в тоскливую ночь накануне Самайна.

Нельзя не заметить, не так ли?

Я не люблю притворяться. Смотреть, как мерцает твоё отражение в чьих-то глазах, что пусты, как стекло. Надеяться, но не находить отголоски другой стороны. Заглядывать в окна холодного дома, который никогда и не был живым.

Раздражает.
Надоело.

Но иногда всё-таки смотрю.

Потому что совпадений не существует. Но есть исключения. Преднамеренные столкновения. Поправки к правилам, напечатанные мелким шрифтом.

Очень редко в ответ ты поймаешь взгляд, о котором грезил, которого желал. Полный того, что почти угасло в этом мире.

И на лице твоём промелькнёт тень понимания, когда ты сделаешь шаг навстречу - прежде чем упасть в объятия старого друга, которого никогда не видел прежде.

Говорят, на свете было всего одиннадцать божественных мечников.
Справедливости ради, стоит отметить, что только пять из них были по-настоящему божественными. Остальные были так себе, никто и не знает как они смогли дожить до старости.
И мне кажется, что легенды врут - не дожили.
Кроме одиннадцатого, естественно.
Этот точно дожил, хотя по оставшимся о нем сказаниям и хохоту пяти бессмертных, при упоминании его имени - это наверняка было каким-то чудом.
- Ты про Хирима Голодную Кисть?
- Этот засранец упёр у моего деда книгу рецептов.
- Ага, и честь твоей бабки тоже, он упёр? Нахера ему книга рецептов, он вечно голодный слонялся. Художник херов.
Вообще простые люди любят Хирима. Да и непростые люди тоже его любят. Хирим всю жизнь хотел что-нибудь творить и умел даже писать картины, но к сожалению недостаточно хорошо, чтобы их продать. Это сейчас - его картины стоят, как небольшой замок, а тогда его довольно часто пытались избить или чего похуже.
Не складывалось у Хирима с искусством, зато ему свезло с другом.
- Я не буду пить, слушая про бессмертного мечника. Они пидорасы. Убить их нельзя, а кичатся тем, что они самые лучшие из живущих мечников. Я двоих из них зарезал, а им насрать. -выкрикнул какой-то мужик из угла.
- Пиздишь дед, я те клянусь, пиздишь. Мечники потому и божественные, что их никто победить не может в честном бою.
- Та я че дурак чтоль? Я их на стоянке ночью резал. А они твари бессмертные, утром проснулись, пришли ко мне в хату и морду набили.
- Спасибо скажи, что кишки не выпустили!
- Та они не обидчивые. Че им обижаться на нас - прокряхтел дед. - мудаки бессмертные.
В общем, вышел однажды Хирим с утра пораньше рассвет нарисовать. Ну и застал он, как его будущий друг пялит жену местного лорда. И вместо того чтоб смыться куда, чтоб потом глаза не выкололи, он их нарисовал,
Говорят дивная картина: солнце встаёт, птички поют, ветер шелестит, божественный мечник пялит жену лорда.
Ну когда они там закончили, Хирим пошёл им картину дарить. Баба в визг. Мечник ржёт.
- Твёрдая рука у тебя, художник
- Как твой меч, - ответил Хирим.
- Как его прям там не зарубили, не пойму. эти бессмертные, вообще какие-то странные.
- А дальше то че?
Обиженный лорд, послал за ними погоню.
- Почему за ними-то. Там же только Второй грешил.
- Дурак ты! Не положено на жён чужих смотреть и картины пахабные с них рисовать.
- А я б ту картину посмотрел - сказал кто-то мечтательно.
- Серебряную монету мне дай, я тебе такую картину сам нарисую.
- Да иди ты!
- Так че там с Хиримом-то.
Ну пришлось ему бежать со Вторым мечником. И учиться махать мечом. По-другому на жизнь в изгнании заработать сложно.

Минуты ускользали, все быстрее и быстрее падали куда-то в пустоту. А, может, это были часы.

Главное, не переступить черту. Держать себя в руках. Держать себя в чертовых руках.

Нам никак нельзя - надо закрыть окно. И я вижу как он уходит, останавливается у двери, разворачивается и идет обратно, ко мне.

Обнять и раствориться, растаять, разлететься на частицы. Только как потом собрать себя заново?

Но как это нужно…

Не переступай черту, не переступай. Не отдавай свое сердце, не забирай чужое. Пусть уходит, его там ждут гораздо сильнее, чем здесь. Как где-то ждут и тебя.

Когда никто не вышел за рамки, вернулась пустота. Окно было закрыто.

Ещё из хорошего в отпуске была встреча с Ульяной. В августе мы не увиделись, потому что я заболела, а потом она сразу уехала на море. Она попросила подойти к ИЖЛТ, и мы встретились у входа в институт - она оплачивала редакторские курсы. Сказала, что первый этаж теперь отгорожен дверью, и не войти туда теперь. Боль. И ещё оказалось, что моя любимая Шоколадница около института, располагавшаяся по дороге в консерваторию, тоже не пережила карантин и закрылась. Та самая, где на третьем курсе я готовилась к экзаменам по истории журналистики, где мы с Андреем нередко пили кофе и он читал мне вслух, место многочисленных встреч с другими друзьями. Так жаль.
В итоге мы пошли в другую на Старом Арбате, там тоже было довольно уютно, хоть и слишком темно для чтения или рисования, если бы вдруг захотелось. Взяли себе по ланчу, неплохая тема в определённые часы. У меня туда вошёл ещё и вкусный безалкогольный глинтвейн. Было приятно провести время с подругой. Однако, двух часов оказалось более чем достаточно для удовлетворения потребности в живом общении, и я с не меньшей радостью, чем полученной от посиделок, вернулась домой. Мы ещё подумывали о том, чтобы снова вместе в театр сходить, но, кажется, вряд ли это удастся осуществить. А было бы чудесно.

Синие крылья взметнулись вверх, яростно дрожа.
- Лжец! - прошипела я.
- Кто бы говорил, - глаза блеснули из-под капюшона плаща.
- Я не искажаю свои тайны, в отличие от тебя, Алый, - выплюнула я.
- Не я заставил тебя оставить Сульфура, прикрываясь благими идеалами.
- Сульфур лишь прошёл свой путь до конца. Я помогла ему. Он нашёл то, что искал. Теперь мой долг уплачен.
- Так значит, всё дело лишь в долге? А как же те раны, что однажды оставила на твоём сталь его же собственного меча? Скажешь, забыла? Раны от серебра должны были очень сильно болеть.
- Я ничего не забыла, но артефакт и его хозяин не могут быть ответственными за деяния друг друга.
- Конечно же. Ты, наверное, сожалела, в очередной раз лишившись шанса меня убить. Наверное, в глубине души ты возненавидела того, кто посмел тебе отказать в том, чтобы ты перекроила Бездну.
- Не тебе об этом судить.
- Не тебе называть меня лжецом.